Сахалин 2017

набирая скорость, она неслась прочь от моря. Потом

волна уходила, я обнаруживал, что коряга стоит не-

подвижно до следующей волны. Я понимал, что это

всего лишь иллюзия, обман, но ощущение всё равно

было таким натуральным. Коряга раз за разом на-

чинала двигаться, унося меня на своей спине, и она

всегда двигалась от моря к берегу.

Пацаны постарше иногда курили морскую со-

ломку. Морской соломкой у нас называли пустоте-

лые стебли травы, вымоченные и просоленные в

прибое, а потом неделями и месяцами сохнущие в

кучах гниющих водорослей. Старшие иногда демон-

стративно прикуривали эти стебли от головешек ко-

стра и затягивались. Считалось, что курить морскую

соломку гораздо опасней, чем обычные папиросы,

и если часто это делать – станешь дурачком. С точ-

ки зрения химии, вряд ли там было что-то такое, но

байка такая ходила, и многие из тех, кто курил, дей-

ствительно выросли странными.

Железная дорога, железка, всё-таки входила в

мой дом каждую ночь громыханием вагонных сце-

пок. Прямо напротив наших окон, со стороны товар-

ной станции, вспыхивали огромные железнодорож-

ные прожекторы на решётчатых стальных башнях

гиперболоидов, и тени от веток за окном причудливо

сплетались с узорами на занавесках. Пока родители

спали, в неестественно белом свете можно побро-

дить по квартире, а в окно хорошо было видно, что

вся улица серебрилась, как поверхность Луны.

Если я высовывал голову в форточку, то справа

от дома, за деревьями, видел подкрадывающийся

к городу боевой марсианский треножник. Позабыв-

шие о предостережении старины Уэллса, взрослые

называли его угольным элеватором, но я-то ещё хо-

рошо всё помнил и был начеку. Треножник никогда

не двигался, пока я смотрел на него, но стоило мне

отвлечься, он начинал медленно шагать к городу, во-

рочая генератором теплового луча в ржавом конусе

на самой своей верхушке. Потом я вырос и уехал из

родного города. Видимо, марсиане воспользовались

этим, потому что, когда через несколько лет, в сере-

дине девяностых, я приехал домой, то застал свой го-

род уже совершенно разрушенным.

С западной стороны дома, сколько себя помню,

находилось панно в типичной советской стилисти-

ке. На фоне промышленных зданий куда-то шагали

рабочие – двое мужиков и женщина в косынке и с

молотом. Над ними летела ракета, а ещё выше ра-

кеты летела голова профессора Доуэля. Ну не Доуэ-

ля, конечно, а Владимира Ильича Ленина. Сейчас,

наверное, мальчишки, живущие в моём родном

дворе, понятия не имеют ни про того, ни про дру-

гого, но панно вроде бы ещё цело и отделённая от

тела и вообще от всего земного голова так и парит

над идущими в никуда рабочими.

В нашем дворе ходили разные толкования изо-

бражённого, особенно по поводу головы. Возможно,

это было такое графическое воплощение строк: «Нам

солнца не надо, нам партия светит» или цитаты из

государственного гимна: «И Ленин великий нам путь

озарил»… Не знаю. В детстве сюжет и детали всей

этой композиции странными не казались – она про-

сто витала над нами, незыблемая и непознаваемая,

как сама Советская власть. Так я много лет мирно

сосуществовал с концепцией социализма. Она –

вверху, я – внизу. Под ней находились гораздо более

интересные вещи: высокое деревянное крыльцо (от-

дельный вход в детскую молочную кухню), откуда здо-

рово было прыгать вниз, отбивая пятки о гулкий и бу-

гристый асфальт. А ещё – огромные дощатые ящики

для дров и угля, где можно было вволюшку повозить-

ся, позанозить себе пальцы и уделаться, как трубо-

чист, к ужасу мамы. Мне очень нравилось возиться в

угле, я же делал это не просто так. Я хотел найти там

отпечаток какого-нибудь древнего растения или яще-

ра (хотя бы крохотной ящерки, уголь, конечно, был

мелковат для того, чтобы надеяться найти там что-то

серьёзное). Ничего я там ни разу не нашёл, но сам

процесс тоже доставлял удовольствие.

Другое любимое место для игр у нашего дво-

ра находилось у старого ж/д вокзала, обнесённая

косым деревянным забором гора Зелёнка чуть в

стороне от путей. Горой Зелёнкой её называли мы,

так она скорее тянула только на небольшой хол-

мик. Самое главное – это как раз забор, он был не

очень высокий, и хотя сверху по нему была пущена

колючая проволока (без тока, к счастью), младший

школьник или даже дошколёнок вполне мог пере-

лезть. Место только надо было знать, и мы – знали,

там, где ограда чуть пониже, проволока практиче-

ски сорвана, да ещё и доски немного покосились,

образуя опору для ног. Перелезая через забор, мы

переносились на «ничейную» территорию, где прак-

тически не встречались взрослые.

Собственно этот холм – гора Зелёнка, всего лишь

насыпь над бомбоубежищем с двумя входами на

противоположных сторонах холма и с шахтами вен-

тиляции наверху. Однажды мы застали дверь от-

крытой. Несколько ступенек вели вниз, но сразу под

лестницей стояла вода, в конце длинного затоплен-

ного коридора светилась лампочка, закрытая ре-

шётчатым колпаком, а ещё там торчал из воды стул.

Самый обычный, с железными ножками, спинкой и

сидением, сделанными из многослойной крашеной

фанеры, такие стояли тогда в конторах и залах ожида-

ния. Дальше ничего не было видно, но уже по этому

стулу было понятно, что ничего особенного там и нет,